Как хоронили архитектуру

1.
Начало уходящего столетия пронизывали эсхатологические настроения. ХХ век словно предчувствовал потрясения грядущих мировых войн и социальных переворотов, гибель миллионов людей и огромных культурных ценностей. Вторая мировая война чуть было физически не похоронила европейскую архитектуру, попробовав стереть с лица земли Роттердам и Ковентри, Дрезден, Варшаву, Киев и Сталинград.
Но эти катаклизмы были сначала приготовлены социальной философией и искусством, которые заложили на рубеже веков целую серию разрушительных проектов, заранее как бы расчищавших территорию для будущего разгула социальных стихий. Русский «нигилизм», социальный дарвинизм в англоязычных странах, марксизм и ницшеанство в Германии, исходя из различных оснований, делали, в сущности, одно и то же: санкционировали деятельность индивидов, движений и партий, преступающих общепринятые цивилизационные нормы. Чаще всего такая активность облека-лась в одежды «революции». Эти революции совершались в социальной жизни (национально-освободительные в бывших колониях, буржуазно-демократические, фашистские, коммунистические — в бывших имперских метрополиях).
Вряд ли случайно, что фоном для крупнейших «революционных» социальных потрясений столетия были сдвиги в художественной культуре. Более того, часто перемены в культуре опережали социальную революцию и ментально подготавливали общества к гражданским неурядицам. Трудно отрицать внутреннюю связь между футуризмом и ранним итальянским фашизмом (подготовка и отчасти инспирирование) или, напротив, вклад русского конструктивизма в формирование идеологии и социальной практики советского коммунизма.
Едва ли не наиболее эффективным методом похорон традиционных культурных форм стали их научное исследование («распредмечивание», по Карлу Марксу) и вытекающая из него десакрализация соответствующих общественных институтов. Частную собственность и государство еще в предыдущем, XIX столетии Маркс и Энгельс схоронили на страницах коммунистических манифестов, a в ХХ их непоследовательные последователи, русские большевики, начали всерьез хоронить «старый мир» сначала на 1/6 земного шара, а потом и по всему глобусу. Книга Марксова культурно-философского alter ego Фридриха Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» своим идеологическим острием также была направлена на искоренение частной собственности. Но, так сказать, попутно она стала теоретическим основанием для атак на буржуазную любовь и семью, которые раскручивались с конца XIX в. вплоть до сексуальной революции 60-х годов.

2.
В ХХ веке были предприняты попытки «похорон» едва ли не всех составляющих традиционной культуры, в первую очередь ее самых сложных и совершенных форм. До геркулесовых столбов в этом доходили русские модернисты в десятилетие, предшествующее октябрьскому политическому перевороту 1917.
Век хоронил поэзию и роман — в России Бурлюк и Крученых доходят до отрицания не только старой поэтической формы, но и самой субстанции литературы — языка, пытаясь создать «заумь», сверх-умный язык нового искусства. Их великий сподвижник Владимир Маяковский уже в советское время требовал «бросить Пушкина с парохода современности»:
Расставили пушки по опушке,
Глухи к белогвардейской ласке.
А почему до сих пор не атакован Пушкин
И прочие генералы классики?
Не успел Морис Дени увидеть специфику живописи в том, что она есть «плоская поверхность, покрытая красками, уложенными в определенном порядке», как появляется «Черный квадрат» Малевича — «последняя картина в истории живописи».
Эксперименты великих реформаторов европейского театра — Гордона Крэга и Бертольта Брехта — кажутся едва ли не консервативными рядом с биомеханикой Всеволода Мейерхольда или с величественной утопией массового театрального действа. Для ее реализации в Харькове, столице Советской Украины, собирались возвести грандиозный театр и даже провели всемирный конкурс на его проект. Но даже эти покушения на традиционный театр казались недостаточно радикальными лидеру младшего поколения конструктивистов Ивану Леонидову. В его знаменитом проекте-концепции рабочего клуба место театрального зала занимает «научный театр» — планетарий. Но что там театр, когда русские архитекторы-«дезурбанисты», увлеченные романтикой социальной реконструкции, всерьез пророчили скорую гибель городов как господствующей формы расселения.
Но таких же большевиков-могильщиков старого мира было сколько угодно и вне России. В Германии интернациональная команда радикалов, собравшаяся в Баухаузе ради осуществления революции в предметных искусствах, отменила самое историю искусства.
Авангардно настроенные архитекторы не просто пошли на службу победившему режиму. Они вполне искренне, как и значительная часть художественной и в особенности технической интеллигенции, подпали под обаяние реконструктивного пафоса большевистской доктрины. Поскольку «полевение» интеллигенции было явлением далеко не только российским, а захватило все развитые страны, причины этого явления стали предметом специального социологического и политологического анализа. Здесь я позволю себе обширную цитату из книги Фридриха Хайека «Пагубная самона-деянность»: «Первоначальный шок при обнаружении того факта, что люди интеллектуальных профессий по большей части бывают социалистами, проходит по мере осознания того, что этим людям свойственно, как правило, переоценивать интеллект и полагать, будто мы должны быть обязаны всеми преимуществами и возможностями, которые нам дает цивилизация, сознательному замыслу, а не следованию традиционным способам поведения. Точно так же они склонны полагать, что мы можем, употребив свой разум, устранить любые остающиеся нежелательные явления посредством все углубляющейся мыслительной рефлексии, все более целесообразных проектов (designs) и все более «рациональной координации» предпринимаемых действий. Это располагает к благосклонному принятию централизованного экономического планирования и контроля, образующих сердцевину социа-лизма» [Хайек 1978, c.95].
Правоту Хайека подтверждает то, что и десятилетия спустя, когда сущность коммунизма вполне очевидно проявила себя, разрушительное обаяние социалистической доктрины и ее влияние на западную интеллигенцию не уменьшились. Вот фрагмент из интервью Индро Монтанелли, датированного 1993 г., через два года после распада СССР и через четыре после падения берлинской стены: «Коммунисты невероятно повлияли на западную интеллигенцию, невероятно. Университетские кафедры по-прежнему полны марксистов, которые фабрикуют себе подобных. Проблема итальянской интеллигенции — думаю, и российской тоже — в том, чтобы выйти из замкнутого круга» [Монтанелли 1993].
Под конец столетия Р. Фукуяма, под влиянием совершившегося в России нового переворота, чуть было не схоронил и всемирную историю. Очевидно, и вне и помимо коммунистической или социалистической идеологии стремление к радикальному обновлению через очередное захоронение общепринятых ценностей остается почти инстинктивной составляющей современного гуманитарного мышления.

3.
Архитектура не была исключением в повальном стремлении похоронить прошлое. «Похороны» архитектуры начались, если мне не изменяет память, с эпохи раннего модерна, т.е. с истоков того, что четверть века спустя было на-звано «Современным движением». Все это получило название модернизма и изрядно надоело. Модернисты хоронят архитектуру и, соответственно, архитектора уже больше столетия, начиная с Салливеновского отказа от архитектуры в пользу инженерии. Луис Г. Салливен восторженно приветствовал достижения строительной техники, остро ощущая от-крывающиеся новые эстетические возможности. Это привело его к ошибочному выводу о том, что архитектор становится излишним, и его может заменить инженер-конструктор [Салливен 1982].
Но архитектура оказалась весьма сущностью весьма упрямой. В течение всего столетия она не дала ни отменить, ни растворить себя в других видах деятельности, какими бы «современными» и технически оснащенными они ни были. Модернисты достигли успеха только в одном. Составленные ими истории современной архитектуры, начиная с Николая Певзнера и Зигфрида Гидиона и вплоть до «культовой» книги Кеннета Фремптона, резко исказили подлинное лицо столетия.
Естественно, что модернистская история несоразмерно выпятила значение техницистской школы в первой половине столетия. Это было сделано в ущерб архитектуре «Ар Деко», которая, во всяком случае количественно, безусловно доминировала в это время в Европе, не говоря уже о Соединенных Штатах. Архитектура советского так называемого «социалистического реализма», совсем уже несовместимая с модернистской доктриной, этими историями либо вообще игнорируется, либо рассматривается как незначительный и досадный эпизод.
Но и в послевоенный период, когда модернизм достиг безраздельного господства в глобальном масштабе, а его доктрина стала основой профессионального обучения, он все же остался архитектурным модернизмом. Искусство архитектуры одолело технологический вызов столетия. Заменить архитектора инженером не удалось. Пример Пьетро Луиджи Нерви остался в истории как блистательное исключение, подтверждающее общее правило: каждый виток развития технологии успешно ассимилируется архитектурной эстетикой. Технологический гротеск Пиано и Роджерса, так же как конструктивная каллиграфия Калатравы, могли родиться только в головах зодчих, воспитанных всей историей изящных искусств.
В ХХ веке архитектура ассимилировала не только технологии строительного производства  возможности металла, железобетона, полносборных конструкций,  но также открытые промышленным дизайном выразительные возможности транспортных средств, электроники, а в конце столетия — новейших информационных технологий. Древнее ремесло, она сумела стать одной из самых престижных современных профессий, наряду с От Кутюр, матпрограммированием, модельным бизнесом и PR-технологиями. И тем не менее вполне разумные люди, среди них высокообразованные немцы, многих из которых я знаю лично, вновь обсуждают возможность ее похорон (кому любопытно, могут заглянуть на сайт «Воздушного замка», международного виртуального журнала по теории архитектуры, который издается Бранденбургским техническим университетом — www. theo. tu-cottbus).
Почему?
Дело, видимо, в том, что в ХХ веке архитектура, подобно Протею, принимала разные обличья, бросаясь попеременно от эстетической утопии Ар Нуво и мистики Стеклянной цепи к конструктивистскому пафосу социального переустройства, от революционности Баухауза к консерватизму «архитектуры сообществ» и к разъедающей иронии постмодернизма. (Кстати, архитектурный постмодернизм, вопреки распространенному мнению, вовсе не покончил с ни-гилистическим отношением к традиции. Постмодернистский «пастиш» — всего лишь еще один способ эпатажного захоронения архитектуры, только не в модернистском крематории [Паперный 1996], а в компостной яме.)
Это создало у многих иллюзию того, что архитектура утратила собственное содержание. Ничто не может быть дальше от правды, а правда, я уверен, лежит в плоскости, перпендикулярной к плоскости взаимоотношений архитектуры и технологии.

4.
Автор согласен со взглядом Карла Зольгера, который связывал природу архитектуры с распространением божественного начала в профанном мире: «Это искусство стремится дать жилище особенного облика Тому, Кто не испытывает в нем потребности <…>. Самое высокое и общее назначение архитектуры <…>  возвести храм во славу Бога» [Зольгер 1978]. Поэтому ложью являются истории архитектуры, выводящие ее из примитивных «утилитарных» потребностей. Техницистское отрицание архитектуры как искусства связано именно с этим редукционистским взглядом на ее историю. Здесь я вынужден снова просить извинения за обширные цитаты.
Этот взгляд был поставлен под сомнение практически одновременно с его появлением. Полемизируя с ним, Зольгер пишет: «<…> ты утверждаешь, что это искусство возникло из необходимости и целесообразности, и это мнение разделяют многие. Если архитектура и служит ежечасным потребностям в крове и защите, то разве на этом основании можно безоговорочно утверждать, что она выросла из этой потребности? А может быть, то обстоятельство, что она так безмерно возвышает душу, свидетельствует о противоположном, и вовсе не обязательно то, что нужно для воздвижения и даже украшения жилищ, должно быть истинным и высоким искусством архитектуры?»
Эмпирика архитектурной истории, если смотреть на нее непредвзято, подтверждает основательность этих сомнений. До возникновения общества, т.е. до институализации государства и религии, строительство не имеет ничего общего с искусством. Архитектура в собственном смысле слова зарождается в храмовом зодчестве и уже оттуда очень и очень медленно распространяется на жизнь государства, общества и уже в самую последнюю очередь — на частную жизнь людей.
Продолжу цитату, открывающую этот заключительный раздел статьи: «Самое высокое и общее назначение архитектуры хотя и остается неизменным — возвести храм во славу Бога, — однако эта задача разветвляется на многие особенные проявления идеи в государстве и даже дальше, вплоть до жизни бюргерства. Однако никогда практическая потребность не должна становиться решающей. И только тогда искусство до конца исполнило бы свою миссию, когда всю нашу действительную жизнь оно смогло бы окружить таким божественным жилищем, которое повсюду являло бы нам облик гармонии и красоты. Впрочем, это как раз и доказывает, что искусство архитектуры полностью лишают его достоинства. Когда используют его только для украшения жилых домов, тогда как церкви и государственные здания строятся с меньшим вниманием, чем человеческие жилища. По-другому думали наши предки, которые считали естественным, что века уходят на возведение собора».
Я думаю, эта идеалистическая точка зрения не только верна по существу и благородна, но также весьма практична. Так понимаемая архитектура, видимо, не может быть ни уничтожена, ни даже подвергнута сомнению. Георгий Щедровицкий, один из самых прозорливых русских социальных философов ХХ столетия, рассматривал архитектуру как прикладную методологию, поскольку современная архитектура сопровождает любое организованное человеческое действие. И если Зольгер прав в том, что архитектурное творчество должно донести до каждого индивидуального существования явление Бога в Истине, Благе и Красоте, то архитектор неустраним из жизни свободных людей.
Ибо смысл Архитектуры составляют не функциональный анализ, не формально исчисляемое «эстетическое качество» и не инженерный расчет. Сердце Архитектуры — в живом и точном понимании архитектором того, как заказчик (клиент, потребитель, etc.) ощущает Красоту и Благо. Именно поэтому, когда в СССР в 60-80-е гг. частного заказчика полностью заменили социальным механизмом, советская архитектура резко и быстро деградировала.
Но пока живы Свобода и Собственность, Архитектура, однажды возникнув, останется одним из фундаментальных институтов, конституирующих общество как таковое.

Зольгер К.—В.—Ф. Эрвин. / Четыре диалога о прекрасном и об искусстве. — М.: Искусство, 1978. — 432 с.
Монтанелли И. "Русские — это трагические итальянцы..." (Интервью с Индро Монтанелли) / Мартыненко О. // Московские новости, № 52. — М., 1993. — С. 7B.
Паперный В. Культура Два. — М.: Новое литературное обозрение, 1996. — 384 с.
Салливен Л.Г. Высотные здания, рассматриваемые …
Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. / Ошибки социализма. — М.: Новости при уч. Catallaxy, 1992. — 304 c.


Иллюстрации к “КАК ХОРОНИЛИ АРХИТЕКТУРУ”
1. Варшава. Руины Старого Мяста
2. К. Юон. Новая планета
3. Трансформируемая среда (к. 60-х)
4. К. Малевич. Черный квадрат
5. В. Мейерхольд. Спектакль «Баня»
6. Г. и М. Бархины. Театр для Харькова
7. И. Леонидов. Рабочий клуб
8. М. Гинзбург и М. Барщ. Зеленый город
9. В. Гропиус
10. Структура подготовки в Баухаузе
11. Ван Аллен. Крайслер билдинг
12. МГУ
13. П.Л. Нерви. Палаццетто
14. Р. Пиано и Роджерс. Центр Помпиду
15. С. Калатрава
16. В. Орта. Особняк Тасселя
17. Г. Финстерлин
18. Барщ и Владимиров. Дом-коммуна
19. Храм в Эдфу
20. Шведагон
21. София Киевская (или: Собор в Страсбурге)
22. Г. Щедровицкий
23. Хрущевки
24. Ф. Брунеллески. Капелла Пацци

Буряк А.П. Как хоронили архитектуру. // Ватерпас № 3 (34). − Харьков: Изд. дом “Ватерпас”, 2001. − С. 6-9.